Текст: Валерий Зорькин (Председатель Конституционного Суда РФ)

Источник: «Российская газета» — Столичный выпуск №6836 (265)

Серия недавних катастрофических террористических актов на Синае, в Париже и в Мали показала — причем с предельной ясностью, — что современный мир очень хрупок. Что этот мир можно попытаться взорвать, используя определенные средства — прежде всего, террор, но и не только его. Что если столь хрупкий мир окажется взорванным, то хаос, о котором теоретики говорят давно под разными углами зрения, окажется не теоретической абстракцией, а грубой реальностью. Реальностью, вполне способной пожрать все то, что нам кажется ценным и несомненным, то есть неизымаемым из того мира, в котором мы живем.

И в самом деле, из того мира, в котором мы живем, не могут быть изъяты ни права человека, ни нормы гуманности, ни толерантность, понимаемая как разумная терпимость и готовность к диалогу, ни рациональность — это неотменяемое, казалось бы, завоевание последних столетий. Ни, наконец, та правовая культура, совершенствованию которой мы посвятили свою жизнь. И которую мы считаем важнейшим каркасом, вокруг которого выстраивается вся устойчивая конструкция современного мира.

Беда в том, что просто мы можем однажды проснуться и понять, что того мира, в котором мы жили, больше нет. А есть совершенно другой мир, отрицающий все то, что я перечислил выше. Мир, в котором стабильность и порядок отменены. Мир, в котором народы и государства выживают в волнах всеобъемлющего хаоса, о котором великий русский поэт Александр Блок написал пророческие строки:

«Не стерег исступленный дракон,

Не пылала под нами геенна,

Затопили нас волны времен,

И была наша участь — мгновенна».

Разве не было подобных прецедентов, которые могут повториться? Разве не просыпались когда-то люди и, глядя в окно, вдруг обнаруживали, что мира, в котором они привыкли жить, больше не существует?

Снова нам явлена возможность такого хаоса, как реальности. Несколько таких вызовов и несколько «симметричных» ответов на эти вызовы — и Европа превратится в царство хаоса, раздираемого националистическими и конфессиональными страстями. А вслед за Европой хаос распространится на остальные регионы планеты. Какие правовые проблемы ставит на повестку дня реальная возможность сначала макрорегионального, а потом и глобального хаоса? Сегодня как никогда актуально концептуальное и одновременно профессионально-правовое осмысление опыта последней четверти века. Ибо угроза хаоса возникла внутри того, что бурлило и клокотало все это время.

Фашиствующее варварство и «управляемый хаос»

Современный мир столкнулся не с исламским бунтом против навязываемого этому миру устройства человеческой жизни. Современный мир столкнулся с особым архаическим варварством. Иногда его пытаются называть исламским, добавляя обязательные эпитеты «экстремистское», «радикалистское», «террористическое» и так далее. Но это не ислам. Это исламизм — фашиствующее варварство, которое лишь прикрывается одеждами подлинного ислама, но не имеет к исламу никакого сущностного отношения. Более того, просвещенный, традиционный ислам атакуется этим архаическим, человеконенавистническим исламизмом с особой беспощадностью. Ведь не зря пресловутое «Исламское государство»* грозит уничтожить не только суфийские исламские памятники и реликвии, но и священную для всех мусульман Каабу.

И все же мы не можем сводить проблему даже к архаическому исламистскому вызову. Потому что на самом деле вместе с хаосом в нашу жизнь вторгается всяческая архаика. Как прикрывающаяся масками разных классических конфессий, так и напрямую демонстрирующая свой зловещий регрессивный оскал.

Но как это произошло? Главное при этом, на мой взгляд, — внимательно разобрать якобы благую идею «принуждения к демократии» с помощью иноземных военных вторжений. И осмыслить накопившийся опыт попыток реализации этой идеи. Ведь именно в этом опыте нужно искать нечто, позволяющее обеспечивать вторжение хаоса, нечто, выпускающее из бутылки джиннов исламистского или иного архаизированного и архаизирующего варварства.

Теперь уже очевидно, что осуществляемая посредством внешнего вмешательства так называемая «принуждающая демократизация» — светских структур «авторитарной» власти в развивающихся странах вообще и странах ислама в частности — приводит к фактическому регрессу политической и государственно-правовой системы в стадию догосударственного существования. И к обрушению социальности в нескончаемые конфликты на этноплеменной и субконфессиональной основе, к разделению общества на непримиримые догосударственные трайбы и «войне всех против всех». Именно этот социально-государственный регресс пробуждает и вызывает из подполья тех самых джиннов древнего варварства, которые подавлялись, но дремали в недрах разрушенной внешним вмешательством светской государственности.

Опыт почти полутора десятилетий подобных «демократизаций» показал неизбежность их катастрофических последствий. И после полутора десятилетий такого опыта мир имеет все основания полагать, что речь идет не о «демократическом идеализме», а о целенаправленном создании так называемого «управляемого хаоса».

Мы не вправе подозревать круги высокообразованных и отлично информированных лиц, принимающих в США стратегические решения, в социополитической наивности. И, соответственно, в расчете на то, что «демократизируемые» военным вмешательством сложные общества стран с собственной древней историей и культурой — за считаные годы пройдут тот исторический путь, по которому западные общества шли тысячелетия. И в расчете на то, что определенная часть общества этих стран не ответит обращением к своей социокультурной архаике как средству сопротивления «невыносимой новизне», которую к тому же грубо навязывают извне.

События последних лет в Сирии, Ираке, Ливии, Египте, Йемене, Нигерии, Мали, а также недавние теракты на Синае и в Париже показывают, что вызванный из бездны «демократизирующими вмешательствами» джинн так называемого «Исламского государства» приобрел воистину глобальные амбиции. И что он делает уже вовсе не словесные заявки на распространение исламистского террористического халифата далеко не только на страны ислама. И что этот джинн вполне способен — если ему не оказать должного немедленного противодействия — распространять хаос, регресс и средневековую архаику на другие регионы мира.

При этом нельзя не понимать, что в лице этого «халифата» мы имеем дело с предельно амбициозным врагом, который уже предъявляет миру немало признаков альтернативной — террористической и варварской — государственности. Включая не только «трофейную» экономику торговли ворованной нефтью, грабежей населения, продажи на мировых черных рынках исторических артефактов и работорговли, но и свою налоговую систему, свою судебную власть, свои вооруженные силы, полицию, территориальные администрации, электронную и бумажную прессу, школы-медресе, госпитали, — вплоть до служб уборки мусора.

Кроме того, нельзя не понимать, что у новоявленного «халифата» есть и такой мощный инструмент влияния, как архаичная, но сильная идеологическая накаленность плюс вполне современные сетевые механизмы трансляции этой накаленности в глобальный мир. И мы видим, как этот новоявленный «халифат» не только вербует множество сторонников из разных регионов планеты, но и быстро всасывает в орбиту своего влияния большинство региональных террористических исламистских организаций в различных странах — часть «Джабхат-ан-Нусры» в Сирии, часть «Талибана» в Афганистане, «Боко Харам» в Нигерии и так далее.

То есть мир оказался перед лицом очень мощного и именно глобального вызова. Вызова, который требует срочного осознания и именно глобального ответа. Мы — со своей профессиональной точки зрения — не имеем права не задаваться вопросом о том, почему такой вызов оказался возможен.

Кризис международного права

Распад СССР и прекращение противостояния Западного и Советского военно-политических блоков фактически создали феномен однополярного мира во главе с США.

И уже в 90-х годах прошлого века стало ясно, что Америка во главе НАТО начала все более активно продвигать на международной арене свои интересы глобального гегемона в обход ООН — единственного легитимного органа решения международных проблем. Напомню, что решение НАТО о бомбардировках Сербии в 1999 году было принято без резолюции СБ ООН. Такими же беззаконными были война НАТО в Ираке в 2003 году, война коалиции НАТО и ряда арабских государств против Ливии в 2011 году. Незаконный процесс внешнего подавления избранной правящей власти четыре года назад начался в Сирии.

Что в этих условиях должна была и могла предпринимать ООН? Обвинения ООН в неэффективности ее механизмов в значительной мере справедливы. Дух десяти Основных Принципов международного права, сформулированных в Уставе ООН, Декларации о принципах международного права 1970 года и Хельсинкском заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, до сих пор не обеспечен буквой точных и последовательных правовых установлений. И что это постоянно вызывает правовые коллизии противоположных толкований системы фундаментальных принципов международного права.

То есть устойчивость международного мира оказывается в огромной степени заложницей способности одной из сторон конфликта «продавить» в качестве единственно правильной свою собственную интерпретацию.

Но и это еще не все. Мировое сообщество уже в течение трех десятков лет регулярных, но бесплодных попыток так и не создало полноценных правовых инструментов для того, чтобы обуздать вызов приобретающего глобальный размах терроризма. До сих пор нет основополагающего документа о борьбе с международным терроризмом, способного обеспечить для этой борьбы единые нормативные рамки. Хотя давно ясно, что в борьбе с этим глобальным вызовом невозможно ограничиться сколь угодно точным национальным законодательством.

Поскольку такого основополагающего документа нет, международная политическая практика все шире использует в сфере оценок терроризма выгодные одной из сторон интерпретации международного права и двойные стандарты. И мы давно видим, как конкурирующие державы под флагом поддержки борьбы за «национальное самоопределение», «демократию» или «права человека» используют терроризм в качестве инструмента «необъявленной войны» с геополитическими и геоэкономическими конкурентами.

Важнейший фактор, в огромной степени определяющий сегодняшнее кризисное состояние международного права, — новая роль средств массовой информации в глобальном мире. Практика дезинформационных оценочных интерпретаций, которую специалисты давно назвали «информационными войнами», все настойчивее вытесняет международное право.

Но ведь сфера такого рода «интерпретаций» — «дорога с двусторонним движением». Организаторы и лидеры крупнейших террористических исламистских структур, и прежде всего претендующего на глобальный характер так называемого «Исламского государства», тоже хорошо понимают и слабости существующей системы международного права, и возможности его «заинтересованных интерпретаций». И очень активно используют эти слабости и эти возможности как для привлечения сторонников и вербовки боевиков, так и для оправдания собственного террора.

В результате атака на международное право идет с двух сторон. Со стороны неправовых действий крупнейших стран мира, отрицающих дух и букву правовых установлений ООН и подменяющих эти установления своими собственными интерпретациями справедливого и несправедливого. И со стороны исламистских террористов, входящих в мировое «пространство интерпретаций» не только с собственной идеологией архаической средневековой «справедливости», но и с варварскими практиками массовых унижений, порабощения и убийств людей.

Между тем размытость ряда норм международного права, открывающая возможности для их политически опасных интерпретаций и препятствующая адекватным правовым ответам мирового сообщества на глобальные вызовы, в том числе на терроризм, — ясна уже давно. Некоторые страны стремятся дополнить исходные принципы и нормы ООН еще более размытыми — и еще более доступными для произвольных интерпретаций и использования в информационных войнах — принципами вроде необходимости «гуманитарных интервенций» и «обязанности защищать».

Все громче звучат голоса, утверждающие, что ООН организация вообще неработоспособная. И что в новом глобальном «постъялтинском»» мире пора отказываться от устаревших принципов Устава ООН. Включая принципы нерушимости границ и государственных суверенитетов.

Многие сторонники такой позиции заявляют, что неостановимый процесс глобализации требует создания новой единой глобальной правовой системы, в которой международное право будет иметь абсолютный приоритет над национальными правовыми нормами и над национальными правовыми системами в целом, включая конституции. В самом радикальном варианте речь заходит о создании Мирового государства, Мирового правительства, Мирового суда, Мировой полиции и т. д.

Напомню, что ООН — это Организация Объединенных Наций, и что она создавалась на основе идеи объединенных наций (United Nations) и объединенных суверенитетов (joint Sovereignties, «pooling» Sovereignties) суверенных равноправных государств в целях создания устойчивого, мирного и развивающегося глобального сообщества. И что в мире, кроме сообщества суверенных национальных государств, нет — и не предвидится — таких субъектов права, которые обладали бы легитимными полномочиями на общемировые правоустановления.

Отсюда следует, что никакую легитимную международную правоустанавливающую и правоприменяющую организацию, принципиально иную по способу формирования в сравнении с ООН, — сейчас создать нельзя. И значит, единственная возможность фундаментально улучшить систему международного права и правоприменения — продуманные и эффективные реформы правовых норм ООН. Реформы, исключающие коллизии между Основополагающими Принципами Устава ООН и возможности вторжения в сферы их регулирования произвольных, хаотизирующих право, интерпретаций.

Риски для национальных правопорядков

Несмотря на процессы глобализации, пока мы по-прежнему живем в мире, в котором у граждан разных государств налицо множество несовпадающих культурных, социальных, религиозных ценностей.

В каждой ценностной системе есть своя, исторически выстроенная и, как правило, базирующаяся на многовековом религиозном фундаменте (и укорененная в культуре) совокупность морально-нравственных норм. Эта совокупность норм принимается и поддерживается (через семейное и общественное воспитание, образование, общественную и государственную культурную политику) большинством граждан данного государства. А отклонения от этой совокупности норм воспринимаются и отторгаются массовым сознанием как «повреждение нравов».

В связи с этим напомню, что всегда в человеческой истории правовые нормы по факту только юридически оформляли фундаментальные ценностные и морально-нравственные установки общества, для которого предназначалось законодательство. Других способов создания устойчивых и эффективных правовых систем человечество просто не знает.

Здесь мне представляется уместным вспомнить о позиции великого философа Иммануила Канта, который писал, что природа, задумавшая человека как разумное существо, имела план привести его к достижению совершенного гражданского объединения человеческого рода на основе права. При этом Кант говорил о важности индивидуального «морального закона внутри», но подчеркивал, что «природные задатки человека, направленные на применение его разума, развиваются полностью не в индивиде, а в роде».

Классический либерализм современного Запада в целом придерживался именно такого, кантовского взгляда на человеческое (в том числе, правовое) развитие, в центре которого были понятия правового общества и правового государства. Именно на этой основе вырабатывались и политическая философия демократии, и теоретические принципы правовых доктрин. Включая представления о свободе как о «зависимости человека только от законов» (Вольтер), а также важнейшую оговорку о том, что человек свободен в своих действиях лишь в тех пределах, которые не нарушают свободу другого человека.

Западная политическая теория и практика последних десятилетий очень существенно смещает акценты в сфере представлений о человеческих правах и свободах. В ряде развитых стран Европы уже давно говорят о том, что защита прав меньшинств должна стать основной задачей правовых институтов, регулирующих жизнь общества. И что главным содержанием нормативных новаций современности должно стать ограждение меньшинств от ущемления их прав. Включая право меньшинств на пропаганду своих ценностей, норм и образа социальной жизни. Такая политика создания правовых новаций обнажает две взаимно-конфликтных тенденции.

Первая тенденция — защита меньшинств, которые социальное большинство считает сообществами «поврежденных нравов», в том числе и в особенности — сексуальных меньшинств. При этом оказывается, что защите подлежат и сексуальная свобода, и свобода выбора гендерных ориентаций, и даже свобода пропаганды в детской среде не только этих «свобод», но и педофилии. Очевидно, что такие «правовые новации» не могут не восприниматься европейским социальным большинством, сохраняющим традиционные ценностные и морально-этические ориентации, укорененные в христианской культуре, как катастрофические признаки «повреждения нравов» уже на уровне государственной власти.

Вторая тенденция — попытки приоритетной защиты прав этнорелигиозных меньшинств африканских, азиатских и т. д. мигрантов в рамках политики «мультикультурализма».

Нельзя не осознавать, что столкновение этих тенденций в одном обществе не может не вызывать фундаментальных этических, а затем и социально-политических конфликтов как между этими меньшинствами и социальным большинством, так и между двумя группами «защищаемых» меньшинств.

Правоверные мусульмане не могут полноценно интегрироваться в общество, которое считают глубоко аморальным. Они, в том числе по этой причине, стараются оградить себя и детей от греха замыканием в добровольных локальных исламских гетто. Тех самых гетто, которые, отторгая греховность внешней среды принявшего их государства, становятся благодатными оазисами для пропаганды радикальных исламистских проповедников и вербовки кадров для террористического варварства.

Конечно, «законопослушная» часть автохтонного морально-этического большинства готова терпеть такие правовые новации. Но другая, не столь законопослушная, часть того же социального большинства неизбежно отвечает на подобную нормативную «либерализацию» агрессивным отторжением меньшинств. В том числе погромами гей-клубов и избиениями участников гей-парадов. Нарастающей ксенофобией и поджогами домов в мусульманских гетто. Политическим ренессансом крайне правых партий и появлением в национальных и международных парламентах влиятельных групп с радикальной, вплоть до неофашистской, идеологией.

Очевидно, что никакой «мультикультурализм» такой адской смеси непримиримых морально-этических норм выдержать не может. Совокупность этих процессов, в очень высокой степени связанных с «либерализационными» правовыми новациями, неизбежно делает Европу крайне незащищенной с точки зрения социально-политического единства и устойчивости правопорядка.

Это особенно ярко показал общеевропейский политический кризис, связанный с внезапным наплывом, начиная с нынешнего лета, сотен тысяч мусульманских беженцев из Сирии, Ирака, Афганистана, Пакистана, стран Африки. Этот кризис многие аналитики определяют как «политический хаос», грозящий распадом Евросоюза, а немало злых языков хлестко называют «Похищением Европы». И пока совершенно неизвестно, сумеет ли такая Европа, сегодня выведенная из привычного ощущения безопасного благополучия терактами в Париже, преодолеть хаос и восстановить единство не под ксенофобскими и праворадикальными, а под гуманистическими правовыми знаменами.

Подчеркну, что Европа — только пример. Сказанное мною выше касается отнюдь не только Европы. Этот колокол звонит не только по ней. Похожие тенденции смещения правовых систем к отказу от учета обусловленных культурой и историей национальных морально-нравственных норм уже давно наблюдаются почти во всех регионах мира, включая Россию. И создают аналогичные риски для устойчивости общества и социально-политической и государственно-правовой стабильности.

Что делать?

Тактика. Во-первых, нужно осознать, что вызов варварского террористического исламизма именно глобальный и что реагировать на него нужно именно глобально и без промедления.

В сегодняшнем мировом сообществе налицо не только острые конфликты интересов, но и глубокий дефицит взаимного доверия. Тем не менее необходимо срочно договариваться о совместных согласованных действиях, способных подавить варварский исламистский террор в его нынешнем «родовом гнезде», в Сирии и Ираке.

Перед лицом глобальной угрозы такого масштаба все адресаты этой угрозы во всем мире могут и должны — во имя собственного выживания и предотвращения глобального хаоса — проявить такое солидарное поведение, которое свойственно даже диким животным в условиях засухи и которое биологи называют «водяным перемирием». То есть быстро создать глобальную антитеррористическую коалицию, получить на ее операции необходимый широкий, но конкретный и ясный мандат Совбеза ООН, и привести эту коалицию в действие.

Только такой подход к проблеме позволит оперативно планировать и быстро наращивать согласованные действия против «Исламского государства» и его террористических союзников.

Даже самые успешные операции в Сирии и Ираке к быстрому и полному подавлению сил новоявленного «халифатизма» не приведут. Это глобальное зло уже создало во многих регионах мира сетевые структуры и «спящие ячейки», через которые исламистские боевики будут «перетекать» из своего сирийско-иракского центра в другие точки приложения своей вербовочной и террористической активности. И продолжать свои действия по «варваризации» и хаотизации глобального мира.

Соответственно, подавление сил радикально-исламистского террористического варварства — это не короткая операция, а достаточно длительная война, окончательный успех которой невозможен без постоянного, заинтересованного и активного участия всех членов глобальной антитеррористической коалиции.

Во-вторых, нужно существенным образом пересмотреть подход национальных государств к обеспечению безопасности на своей территории. В том числе на законодательном уровне.

В связи с этим я должен обратить внимание на ложный характер дилеммы, которую сейчас нередко предлагают своим гражданам ведущие мировые политики и эксперты. Это — дилемма о «необходимости выбора между свободой и безопасностью».

Подчеркну: такая дилемма логически и юридически бессмысленна. Бессмысленна просто по той причине, что безопасность — фундаментальнейшая из человеческих свобод. Это безусловный императив всегда. И тем более сейчас, в условиях объявленной миру террористической войны. В этих условиях ключевая и приоритетная обязанность государства — гарантировать гражданам главные человеческие свободы, то есть право на жизнь и безопасность. Особое значение этого приоритета в условиях войны определяет и возможные (частичные и соразмерные) ограничения других свобод, и необходимые (соразмерные и достаточные) трансформации правовой системы в направлении более выраженной «военной» суровости.

Сейчас нередко говорят, что возникает риск под предлогом борьбы с терроризмом забыть о правах человека. Но демократическое государство — а никакая война не должна стать поводом для отказа от демократии — обязано уметь защитить себя и общество от любых угроз. Здесь я должен подчеркнуть, что все права человека реальны и действительны только при условии их надлежащих гарантий и эффективной защиты со стороны институтов дееспособного сильного государства. Попытки отрицать или тем более разрывать связь сильного государства и реальных прав и свободы человека, — бессмысленны и опасны для свободы.

Еще раз поясню, почему я говорю о необходимой в нынешних условиях суровости правовых установлений. Сфера массовой морали в большинстве тех стран, которым предъявлен глобальный террористический вызов, находится в глубоком кризисе. Ключевой фактор этого кризиса, говоря словами Канта, — ослабление и дефицит «нравственного закона внутри нас».

Этот дефицит в условиях войны, объявленной террористическим варварством глобальному миру, создает серьезные риски хаотизации общества и социальной катастрофы. И этот дефицит возможно компенсировать только достаточно гибкими и одновременно достаточно суровыми правовыми регуляторами. Здесь я считаю уместным сослаться на известную религиозную максиму: «Если страха божьего нет, то и страх человеческий хорош».

Стратегия. Я с интересом прочел недавнее заявление кандидата в президенты США Берни Сандерса с призывом к созданию глобального антитеррористического альянса в составе стран НАТО, России и Лиги арабских государств, который Сандерс предложил назвать «НАТО-2.0».

Однако не могу не заметить, что, во-первых, Сандерс не включил в этот будущий альянс ни Китай и Индию, ни Иран и Сирию, ни какие-либо страны Африки и Латинской Америки. И что, во-вторых, пока Сандерс — лишь кандидат, а не президент США. И что пока американские СМИ и политическая Америка в целом продолжают и усиливают против России информационную войну фальсифицированных интерпретаций реальности.

Это означает, что, скорее всего, антитеррористическая коалиция, о которой я говорил выше, если и возникнет в ситуации нарастания террористической угрозы и ее осознания ведущими заинтересованными странами, то лишь на короткое время и в достаточно двусмысленных, нестратегических форматах.

Это показывает, что нам никуда не деться от реформы правового базиса ООН, о необходимости которой я говорил и писал много раз. Здесь нужно прежде всего добиться строгой и взаимоувязанной, то есть исключающей юридические коллизии и «свободные» хаотизирующие интерпретации, правовой формулировки основополагающих принципов Устава ООН. А также наконец разработать и принять — на уровне отдельной Конвенции — строгий и исчерпывающий международный правовой документ о борьбе с терроризмом.

Далее, важнейшую роль в противостоянии исламистскому терроризму должны играть элиты стран, социальное большинство которых исповедует ислам. Это так потому, что террористический халифатистский исламизм нацелен прежде всего на идеологическую, политическую и вооруженную агрессию против этих стран и их захват. И это так потому, что именно духовные элиты этих стран обладают необходимым для идеологической войны с варварским исламизмом религиозным и моральным авторитетом.

Но для того, чтобы в политике мусульманских стран произошел такой поворот, их политический класс должен, во-первых, осознать наступление варварского халифатизма как экзистенциальную, смертельную угрозу. И отложить в сторону субконфессиональные противоречия. И, во-вторых, этот политический класс должен поверить, что действительно происходят такие трансформации международного права и правоприменения, которые на будущее исключат «демократизирующие» внешние вмешательства в судьбу мусульманских стран в духе конструирования «управляемого хаоса».

Наконец, я убежден, что размывание «нравственного закона внутри нас» в большинстве развитых стран, будучи дооформлено расширяющимся корпусом соответствующих правовых новаций, поддерживающих «повреждение нравов», — приобретает характер уже не потенциальной, а вполне реальной угрозы существованию единого человечества.

Я, как правовед, хорошо понимаю, что социально-государственная или международная система, закосневшая в своей самоуспокоительной неизменности, — обречена на загнивание и гибель. И что правовая новизна в быстро развивающемся глобальном мире насущно необходима.

Но одновременно я не менее хорошо понимаю, что правовая новизна бывает разная. И что в этой новизне необходимо точно определять различия между целесообразными новациями — и рисками создания катастрофических разрывов между правом и укорененными в социальном большинстве морально-этическими нормами. Включая массовые представления о добродетели и грехе, о добре и зле, о справедливости и неправедности.

Я знаю, что, если поток правовой новизны создает такие разрывы, общество не только неуклонно слабеет, но и почти неизбежно ввергается в хаос. В хаос смуты, войн, революций. И всем нам известно из мировой истории, что подобный хаос вселяет в социальные массы такой ужас, что эти массы готовы принять любой — пусть даже предельно тоталитарный — порядок, который будет способен обуздать хаос.

В связи с этим не могу не напомнить исторический урок Веймарской Германии. Где нарастающий разрыв между суперкризисной социальной реальностью и игнорирующими эту реальность предельно «свободными» правовыми нормами вверг страну в государственный, политический, экономический, социальный хаос. Тот самый хаос, ужас которого привел к власти — причем вполне демократическим путем — нацистскую партию и Гитлера.

Но даже если речь не идет об угрозе тоталитарного перерождения общества и государства, хаос в конечном итоге неизбежно приходится усмирять. Усмирять тем более жесткими и болезненными правовыми мерами, чем глубже зашло «повреждение нравов» и чем шире был породивший этот хаос поток «освобождающей» законодательной нормативной новизны.

Отсюда следует понятный вывод в отношении стратегии развития национальных правовых систем. Нельзя углублять разрывы между массовыми социальными ощущениями благого, должного и справедливого — и новой правовой нормативностью. Нельзя, в противоречии с базовыми ценностными и морально-этическими установками социального большинства, правовыми мерами поддерживать те тенденции трансформаций «нравственного закона внутри нас», которые социальное большинство категорически отвергает.

*ИГ — террористическая организация, запрещенная в РФ.